хоть на час один.
Но только не с ним.
С кем угодно, но не с Кулаковым.
У моего сердца эластичности не хватит. Василию лишь бы выскочку на место поставить.
Когда же он наконец-то уберется отсюда. Вчера он давал показания начальнику полиции соседнего поселка, потому что в Васильках нет своего участка. По поводу обстрела того странного. Говорят, он добровольно с правоохранительными органами беседовать согласился.
Так это стало хоть одним днем передышки.
Без душного «конференц-зала», где он обычно сидит в метре от меня, а моя кожа этого не понимает — она думает, что он совсем рядом. То в озноб, то в жар. Она под его голос уже дрессированная. Если Кулак совсем низами говорит, мгновенно единым оголенным нервом обращается. Каждый звук ласкает и боль причиняет. Одновременно.
Сегодня опять пытка с двенадцати часов. Консультанты, видите ли, хотят, чтобы никто из детдома никогда не общался с представителями СМИ. Включая меня.
Подписать соглашение о неразглашении, когда Устав закрепим.
Ага, уже ручку достала.
Выражаю приподнятой бровью то, что думаю об подобной наглости.
— Как-то на пункт в Уставе про земельный участок и проект спорткомплекса не тянет, правда? Причем здесь контроль над координацией со СМИ? Тем более, меня?
— Устав конкретного проекта касается, и это точно зона процессинга в рамках проекта. Если мы, — Витя показывает на себя, коллегу и мрачного Кулакова, — обязаны что-то, то вы и обязаны.
— Но я ничего не строю, и детский дом тоже. Мы как раз в таком положении из… Хорошо, давайте вынесем просто отдельно. Я поговорю с Матвеем позже.
Витя учтиво кивает, но собирается спорить. Кулак перебивает его.
— Вынеси, — приказывает.
— А где, кстати, директор детдома? — интересуется второй доберман.
— Он в отпуске, — не вру… но это не совсем правда.
Кулак засекает мою заминку, но молчит. Он сегодня не в духе. Впрочем, как и предыдущие дни. Видать, пригрузился, что я его игру наломала.
Иногда… чаще всего, глубоко ночью, я жалею, что вскрыла его фокусы и пресекла издевательства. Если бы позже вскрыла, все-таки еще раз…
Почему жалею?
Потому что дурочка, вот почему.
Отлучаюсь в уборную, пока они там фигню обсуждают.
Туалеты на каждом этаже Дома Культуры — это что с чем-то. Комната ужасов и одновременно квест по суровому, советскому прошлому.
Быстро справляюсь с делами и мою руки. Неплохо бы ополоснуть лицо холодной водой, но не хочу косметику снимать.
Удивляюсь, когда дверь открывается — Дом Культуры пустует летом — и едва не вскрикиваю, различив силуэт Кулака.
Он закрывает створку за собой.
Створку женского туалета.
— Ты… ты вообще того?
— Ага, — кивает он, но как-то отрывисто.
Не знаю сдвинуться или неподвижно застыть. Вообще не знаю, что делать. Зачем он здесь? Совещание у нас в полном разгаре. Хочет спросить что-то отдельно, так после окончания подошел бы. Я от него не скрываюсь.
— Я тебе вчера стучал в номер, — говорит напряженно и… раздраженно.
А, так это был он. Я не открыла. Не потому что никого не ждала, а потому что деньги считала. Мелочь. Как-то не комильфо другим давать увидеть.
Мне и в голову не пришло, что это мог оказаться он. Тем более, стук прозвучал слишком деликатно, как для Кулака.
— Я у Миры Никоновны сидела, — наспех отвечаю, и решаю, что пора закругляться. — Ты спросить что-то хотел?
Перебираю бардак в сумке для вида, и захлопываю ее.
Наблюдаю в зеркале за ним. Смотрит в потолок куда-то. Круги под глазами. Шрам на месте отсутствующего уха покрасневший два последних дня.
— Почему всем этим ты занимаешься, а не директор детдома?
— Это не то, что ты хотел спросить.
Не скрываю раздражения сегодня, потому что настроение такое. Может быть, сгладила бы все в другой день.
— Нет, — говорит с хрипотцой в голосе он. — Но сначала, ответь по поводу этого Матвея.
— Тебе долгую или короткую версию? — не сдерживаю смеха. — Так повелось. Матвей не любит это все. Да и директор официальный должен действовать в рамках. Законных и этических. И так далее.
— Зачем ты делаешь это?
Смотрим друг на друга в зеркале. Я вообще понять его настроение не могу. Агрессивный Кулак, как обычно, но… Что-то тикает внутри него. Надеюсь, что не бомба.
Потому что у меня внутри тоже бомба дожидается своего часа. Две бомбы я не потяну.
Обнаруживаю, что скольжу взглядом по его губам. Изгиб у них суровый, неровный. Никто бы не поверил, что они терзали нежностью мою гру…
— Затем, что всем плевать на детдом и дети никому не нужны. Но у них есть я.
— А у тебя есть кто? Есть кто-то? Сейчас?
Роюсь в сумке опять, руки сами собой метушатся.
— Что ты спрашиваешь? — стараюсь говорить ровно, но смешно даже. Он видит, как я нервничаю.
— Встречаешься с кем-то? Или одна?
— Представляю парня, который бы ждал меня где-то, пока я в Васильках ремонтами и спорткомплексом занимаюсь, и что-то не представляется.
Невольно улыбаюсь, и он ближе подходит.
— Я видел в доке поправку один семь. Но в финальной распечатке ты удалила ее.
— Конечно, потому что ты никогда не согласишься на это, Кулаков. Это черновик первого дня был. Я скоро сама начну ремонт. Хотела с тебя содрать на ремонт детдома, признаю. Водостоки и ливневки проблемные, а здание гигантское, как и земли вокруг.
Он молчит и не сводит меня лихорадочного взгляда. И на меня как ушат холодной воды переворачивается.
Он реально дурой меня считает.
Вот прямо совсем тупицей.
От обиды в глазах двоится, а в голове шум туманом все застилает. Не могу ни на чем сосредоточиться. Он хочет опять пользоваться мной. И думает, что я поведусь. Как и пообещал мстительно на парковке, что поимеет меня.
Не различаю в какой момент он меня разворачивает.
Но злость пробуждается, когда он медленным, почти невесомым касанием проходится пальцем по всей длине лямки платья.
— Я не разрешала тебе трогать меня, — хрипло выдаю, и смахиваю его ладонь.
